Бельман придвинулся поближе к печке.

— А ты видел там, в пропасти, что-нибудь кроме снегохода?

Это были его первые слова после того, как он бежал и кричал, чтобы Харри не бросал его, а потом едва успел запрыгнуть на снегоход.

— Руку, — сказал Харри.

— Чью руку?

— Откуда мне знать?

Харри встал и прошел в ванную. Проверил туалетные принадлежности. То немногое, что там было. Мыло и бритва. Зубной щетки не оказалось. Один человек, мужчина. Который либо не чистил зубы, либо уехал. Пол влажный, даже вдоль плинтусов, словно кто-то недавно все здесь вымыл. Что-то привлекло его внимание. Он опустился на корточки. Что-то черно-коричневое выглядывало из-под плинтуса. Мелкий камешек? Харри поднял его и осмотрел. Во всяком случае, это не кусочек лавы. Он сунул его в карман.

В ящиках на кухне он обнаружил кофе и хлеб. Потрогал хлеб. Относительно свежий. В холодильнике он нашел варенье, масло и две банки пива. Харри так проголодался, что ему казалось, он чувствует запах жареного сала. Он еще пошарил в шкафах. Ничего. Черт, неужели этот тип питался одним хлебом с вареньем? На стопке тарелок он обнаружил упаковку печенья. Тарелки те же, что и в Ховассхютте. И мебель та же. Могла ли эта хижина принадлежать Туристическому обществу? Харри остановился. Нет, ему не почудилось, он действительно чувствовалзапах жареного — точнее, горелого— сала.

Он вернулся в гостиную.

— Ты запаха не чувствуешь? — спросил он.

— А что?

— Принюхайся, — сказал Харри и сел на корточки перед железной печкой. Рядом с дверцей к чугунному рельефу в виде оленя прилипли три черных кусочка, от них шел чад.

— Ты нашел какую-нибудь еду? — спросил Бельман.

— Смотря что считать едой, — задумчиво ответил Харри.

— На той стороне двора — лабаз. Может…

— Чем гадать, пошел бы и проверил.

Бельман кивнул, поднялся и вышел.

Харри подошел к письменному столу, посмотреть, нет ли там чего-нибудь, чтобы отскрести пригоревшие к печке кусочки. Вытащил верхний ящик. Пусто. Харри вытащил и остальные, но все они были пусты. Если не считать листка, лежавшего в самом низу. Он поднял его. Это был не просто листок, а фотография, перевернутая картинкой вниз. Первое, о чем подумал Харри, — кто же хранит семейные фотографии в туристской хижине? Снимок был сделан летом, перед домиком на ферме. Женщина и мужчина сидели на лестнице, а между ними стоял мальчик. Женщина в синем платье, в платке, без косметики и с усталой улыбкой. У мужчины поджаты губы, выражение лица — строгое, замкнутое — типичное для застенчивых норвежцев, но общее впечатление все равно такое, как будто они скрывают какие-то темные тайны. Внимание Харри, однако, привлек стоявший посредине мальчик. Он походил на мать: та же широкая, открытая улыбка, очаровательный взгляд, красивый лоб. Но он напоминал и кого-то еще. Крупные белые зубы…

Харри подошел к печке, ему почему-то опять стало холодно. Этот неотвязный запах сала… Он закрыл глаза и сосредоточился, попытался дышать глубоко и спокойно, через нос, но все равно чувствовал, как к горлу подступает тошнота.

И тут в домик ввалился Бельман, улыбаясь во весь рот:

— Надеюсь, ты любишь оленину?

Харри проснулся и подумал: что же его разбудило? Какой-то звук? Или, наоборот, отсутствие всяких звуков? До него вдруг дошло, что в гостиной совершенно тихо, ветер стих. Он сбросил с себя шерстяное одеяло и встал с дивана.

Посмотрел в окно. И ему почудилось, что снаружи словно кто-то ко всему прикоснулся волшебной палочкой. То, что шесть часов назад было суровой, безжалостной снежной пустыней, сейчас в колдовском свете луны показалось ему мягким, родным, почти красивым. Харри вдруг понял, что ищет следы на снегу. Что он действительно слышал какой-то звук. Это могло быть что угодно. Птица. Зверь. Он прислушался и уловил легкое похрапывание за дверью в одну из спален. Значит, вставал не Бельман. Его взгляд проследил за цепочкой следов от дома до лабаза. Или от лабаза к дому? Или и туда и сюда, следов было много. Может, это следы Бельмана шестичасовой давности? Когда, кстати, прекратился снег?

Харри надел лыжные ботинки, вышел на улицу и посмотрел на туалет. Туда не вели никакие следы. Он повернулся спиной к лабазу и помочился на стену дома. Почему мужчины всегда так делают? Почему им непременно надо мочиться на что-то?Неужели это остатки инстинкта, заставлявшего их метить территорию? Или… Харри внезапно осознал, что его занимает не то, на что он мочился, а то, что у него за спиной. Лабаз. Словно оттуда за ним кто-то наблюдает. Он застегнул штаны, повернулся, посмотрел на строение с остроконечной крышей. И двинулся к лабазу. Проходя мимо занесенного снегом снегохода, подхватил лопату. Он хотел было сразу войти внутрь, но вместо этого застыл у простой каменной лестницы, ведущей к низкой двери. Прислушался. Ничего. Какого черта он медлит, там же никого нет. Он поднялся по лестнице, попытался поднести руку к двери, но рука не слушалась. Что, черт возьми, происходит? Сердце колотилось в груди так сильно и больно, что казалось, сейчас лопнет. Он вспотел, тело отказывалось ему повиноваться. Постепенно Харри припомнил, что ему уже описывали все эти симптомы. Классический приступ паники. И тогда на выручку пришел гнев. Он сильно пнул дверь ногой и ввалился в темноту. Пахло жиром, копченым мясом и свернувшейся кровью. Лучик лунного света прорезал мрак, в нем что-то задвигалось, блеснула пара глаз. Он занес лопату. И попал. Услышал мертвый звук мяса, почувствовал, как оно поддается. Дверь за его спиной приоткрылась, помещение залил лунный свет. Харри уставился на висящую перед ним оленью тушу. На туши других животных. Он выпустил лопату и опустился на колени. И тут все нахлынуло разом. Рухнувшая стена хижины, снег, который едва не сожрал его заживо, паника оттого, что он не может дышать, долгий вздох, наполненный настоящим, неподдельным ужасом, когда он падал на черные камни. Как одиноко. Потому что все они уехали. Отец лежит в маске, подключенный к аппарату искусственного дыхания, он всего лишь транзитный пассажир. И Ракель, и Олег — силуэты в контровом свете в аэропорту, они тоже транзитные пассажиры. Харри хотелось назад. Назад в комнату, где падают капли. Влажный бетон стен. Пропахший потом матрас, сладкий дым, который приводил его туда, где были они. Транзит. Харри уронил голову и почувствовал, что по лицу его текут теплые слезы.

Я распечатал фотографию Юсси Колкки с сайта «Дагбладет» и прикрепил ее к стене рядом с остальными. В новостях ни слова не сказали о Харри Холе и других полицейских, которые там были. И про Иску Пеллер ни слова, кстати, тоже. Это был блеф? Они стараются. Во всяком случае. А теперь еще и мертвый полицейский. Придется им стараться изо всех сил. Они ДОЛЖНЫ стараться изо всех сил. Слышишь, Холе? Ты должен стараться, ведь я так близко, что могу шептать тебе на ухо.

Часть шестая

Глава 64

Состояние

Состояние Улава Холе остается без изменений — так сказал доктор Абель.

Харри сидел у постели отца и смотрел на человека, в состоянии которого не происходило изменений, а кардиограф весело попискивал свою спотыкающуюся мелодию. Вошел Сигурд Олтман, поздоровался и переписал цифры с дисплея в блокнот.

— Вообще-то я пришел навестить Кайю Сульнес, — сказал Харри и встал. — Но не знаю, в каком она отделении. Не могли бы вы…

— Это ваша коллега, которую доставили прошлой ночью спасательным вертолетом? Она в реанимации. Ждут результатов анализов, она ведь долго пробыла под снегом. Услышав про Ховассхютту, я было подумал, что она и есть та свидетельница из Австралии, о которой говорили по радио.

— Не верьте всему, что слышите, Олтман. Пока Кайя лежала под снегом, австралийка жила-поживала в Бристоле. В тепле и уюте, с охраной и обслуживанием в номерах по первому классу.