Кронгли почесал подбородок.
— Алиби? — просто спросил Харри.
— Я спал дома один. А Элиас Скуг сказал, кто эта женщина?
— Нет, а парня он, как я уже говорил, не разглядел.
— Это был не я. Опасно ходишь, Холе.
— Прикажешь воспринимать это как угрозу или как комплимент?
Кронгли не ответил. Но в глазах у него холодными желтыми огоньками сверкал смех.
Харри погасил сигарету и встал.
— Кстати, твоя бывшая ничего мне не показывала. Мы сидели в учительской. Похоже, она боится оставаться с мужчиной наедине. Так что кое в чем, Кронгли, ты все-таки преуспел.
— Опасно ходишь, Холе.
Харри повернулся. Крупье вел себя так, словно все случившееся его совершенно не касалось. Он уже выстроил лошадей для нового забега.
— Будете ставить? — улыбаясь, спросил он на ломаном норвежском.
Харри помотал головой:
— Сорри, ставить нечего.
— Тем больше можно выиграть, — сказал крупье.
Харри, когда выходил, размышлял над его словами и пришел к выводу, что либо ему не хватает логики, чтобы их понять, либо все дело тут в языковом барьере. А может, это просто дурацкая азиатская пословица.
Глава 50
Взятка
Микаэль Бельман ждал.
И это было лучше всего. Те секунды, когда он ждал, пока она откроет. Нетерпение и вместе с тем уверенность в том, что она снова превзойдет его ожидания. И каждый раз, увидев ее, он понимал, что совсем забыл, какая же она красивая. Каждый раз, когда открывалась дверь, ему требовалось несколько секунд, чтобы вобрать в себя всю эту красоту. Чтобы обрести полную уверенность. Уверенность в том, что из всех мужчин, которые желали ее — то есть не меньше половины зрячих мужчин с хоть какими-то гетеросексуальными наклонностями, — она выбрала его. Уверенность, что он — вожак стаи, самец, обладающий правом первым спариваться с самками. Да, именно так, банально и вульгарно, можно это выразить. Нельзя стать альфа-самцом — им надо родиться. Пусть это не всегда сулит мужчине легкую и приятную жизнь, но, если уж ты к этому призван, сопротивляться бессмысленно.
Дверь открылась.
На ней был белый свитер с высоким горлом, волосы она заколола наверх. Она выглядела усталой, глаза казались меньше, чем обычно. И все равно в ней чувствовалась та элегантность, тот класс, о котором даже его собственная жена могла только мечтать. Она поздоровалась, сказала, что сидит на веранде, повернулась к нему спиной и вернулась в дом. Он пошел за ней, взял себе пиво в холодильнике и уселся в одно из нелепо громоздких кресел на веранде.
— Зачем ты сидишь на холоде? — сказал он. — Заработаешь воспаление легких.
— Или рак легких, — откликнулась она, взяла с края пепельницы недокуренную сигарету и снова погрузилась в книгу. Он прочитал на обложке: «Ham on the Ray». [116] Чарльз… Он прищурился. Буковски? Как аукционный дом? [117]
— У меня хорошие новости, — сказал он. — Нам удалось не только предотвратить катастрофу, но повернуть весь инцидент с Лейке в свою пользу. Сегодня звонили из министерства юстиции. — Бельман положил ноги на стол и взглянул на этикетку на пивной бутылке. — Благодарили за то, что я так решительно вмешался и настоял на освобождении Лейке. Их очень беспокоило, до чего бы додумался Андерс Галтунг со своей сворой адвокатов, если бы КРИПОС не действовала так оперативно. И они хотели убедиться, что я полностью контролирую ситуацию и никто, кроме КРИПОС, не будет иметь доступа к этому делу.
Он отхлебнул пива прямо из бутылки. Со стуком поставил ее на стол.
— А ты что скажешь, Буковски?
Она опустила книгу и встретила его взгляд.
— Тебе что, совсем неинтересно? — спросил он. — Сама знаешь, это и тебя касается. Что ты думаешь об этом деле, дорогая? Давай. Ты ведь следователь, расследуешь убийства.
— Микаэль…
— Тони Лейке склонен к насилию, и мы на это повелись. Поскольку знаем: такие, как он, неисправимы. Склонность и воля к убийству есть не у всех, она бывает врожденной или благоприобретенной. Но если в тебе живет убийца, изгнать его из себя чертовски трудно. Возможно, убийца знал, что нам это известно. Понимал, что если подставит Тони Лейке, мы, исходя из того, что он склонен к насилию, легко примем все за чистую монету. Вот он и проник в дом Тони Лейке и позвонил Элиасу Скугу. Чтобы мы не искали других подозреваемых, которые могли быть в Ховассхютте.
— На момент звонка из дома Лейке никто, кроме полиции, еще не знал, что обнаружена связь всех убийств с Ховассхюттой.
— Какая разница? Он понимал, что со временем мы эту связь обнаружим. Хотя нам, черт побери, следовало обнаружить ее гораздо раньше. — Бельман снова взялся за бутылку.
— И кто же убийца?
— Седьмой человек из Ховассхютты, — сказал Микаэль Бельман. — Тот, что приехал с Аделе Ветлесен, причем никто не знает, кто он такой.
— Никто?
— У меня тридцать сотрудников. Мы прочесали квартиру Аделе. Никаких письменных свидетельств. Никаких дневников, открыток или писем, даже электронных писем или эсэмэсок. Все ее знакомые мужского пола, которых нам удалось установить, допрошены и вычеркнуты из списка. Как, впрочем, и женского. Никто из них не видел, с кем она была в горах, в Ховассхютте. Никого это не удивило: говорят, она меняла партнеров так же часто, как трусики, и не имела обыкновения сообщать об этом. Нам удалось выяснить только, что Аделе сказала подруге, мол, ей с этим кавалером из хижины было то интересно, то не очень. Возможно, интересным она посчитала ночное свидание на заброшенной фабрике в костюме медсестры.
— Ну, если это самое интересное, мне, пожалуй, и не хочется знать, что же тогда было «не очень».
— Надо думать, то, что, когда он говорил, Аделе сразу вспоминала своего сожителя. Подруга даже не представляет, о чем речь.
— Никакой он ей не сожитель, — зевнула Кайя. — Гейр Брюн — педик. Если седьмой пытался возложить вину за убийства на Тони Лейке, он наверняка знал, что у того есть судимость.
— Конечно, о приговоре за насильственные действия мог знать кто угодно. Как и о том, где это произошло, — в коммуне Утре-Энебакк. Лейке чуть не стал убийцей, когда жил у деда на озере Люсерен. Будь ты убийцей, где бы ты утопила тело Аделе Ветлесен, чтобы привлечь внимание следствия к Лейке? Разумеется, в месте, которое как-то связано с ним и с его судимостью. Вот он и выбрал Люсерен. — Микаэль Бельман сделал паузу. — Тебе что, скучно?
— Нет.
— Похоже, тебе совсем неинтересно.
— Мне… просто надо подумать о многом другом.
— Когда это ты начала курить? Кстати, у меня есть план, как нам найти седьмого.
Кайя посмотрела на него долгим взглядом.
Бельман вздохнул:
— И ты не спрашиваешь как, дорогая?
— Как?
— Используя его же тактику.
— И в чем она заключается?
— В том, чтобы переключить внимание на невиновного.
— По-моему, ты только эту тактику и применяешь.
Микаэль Бельман метнул на нее быстрый взгляд. Кое-что понемногу стало до него доходить. Кое-что насчет альфа-самца.
Он изложил ей свой план. Рассказал о том, как собирается выманивать седьмого.
А после он дрожал от холода и ярости. И сам не знал, что его так разозлило. То, что она не отреагировала никак: ни отрицательно, ни положительно. Или то, что сидела и курила с таким видом, словно все это ее совершенно не касается. Как она не понимает, что от его шахматных ходов в эти роковые дни зависит не только его карьера, но и ее собственное будущее? Пусть ей и не быть новой фру Бельман, зато под его покровительством она может подняться по карьерной лестнице, ясное дело, если останется лояльной и по-прежнему будет снабжать его информацией. Или его вывел из себя заданный ею вопрос? Тот, что коснулся его. Другого. Старого, побежденного альфа-самца.
Она спросила про опиум. Спросила, действительно ли он собирался этим воспользоваться, если бы Холе не согласился взять на себя вину за арест Лейке.
116
«Хлеб с ветчиной» (англ.) — роман Чарльза Буковски (1982).
117
Крупнейший скандинавский аукционный дом, основанный в 1870 г. в Стокгольме польским дворянином Хенриком Буковски.